Не знаю как в других городах, но могу с уверенностью рассказать, что представляют собой в Ростове люди, которые соответствуют или не совсем соответствуют известному описанию «неформала» (грязная вонючая одежда, отвратные лица, бессмысленное существование).

Таких сборищ в нашем городе много. Первое и самое известное собирается недалеко от Публичной библиотеки, привычной мекки всех клиников. Это отвратительное зрелище полностью деградировавших морально и социально разновозрастных идиотов от 10 до 50 лет. Правда, сами они скрывают свои диагнозы и прячутся под отвлеченными наименованиями. Среди них распространены «панки» без ирокезов, «хиппи» в камуфляжной форме, «металлы» без цепей, «рокеры» без гитар, «байкеры» без мотоциклов, «скинхэды» с длинными волосами, «анархисты», читающие Ленина, и прочие «просто фрилайферы», живущие под маминым игом на мамины деньги. Самым колоритным персонажем этой компании является 40-летний Гнилушкин, считающий себя «металлом» волосатый полный алкот, который просидел на этой лавке двадцать лет. Ему неотступно следуют еще штук десять сорокалетних неудачников и лжемузыкантов. На него равняются десятилетние малолетки: «подружки пашей», «нафани», «панко-бизнесмены», «клеи» и «гнои». Всех этих разнородных проблемников объединяет сплошное безделье, полное бездумье и повальное пьянство. Изредка малолетки, которые еще в силах вставать со скамеек, устраивают увеселительные прогулки с ночевками в заброшенные, чуть менее вонючие, чем «подружки», общественные туалеты. Но у основной массы конечной точкой их прогулок остается соседняя забегаловка «Ледокол», где продают паленую водку по 20 рублей. Отдельной подгруппой этого клуба являются псевдоскинхэды. Их скинхэдизм заключается исключительно в питье «за родину» и насмешках над видом, проходящих мимо негров-студентов мединститута. Иногда на скамеечках появляются такие уже подзабытые легендарные личности как Рыба, Василий Василич (Космонавт), Миша Копыта, Язык, Змей, Данила Трава, Юра и Илья Полпоты и прочие скисшие сливки «неформальщины» эпохи покойного Свина. Вся эта алкопублика содержится за счет легендарного Мэда - зятя "Пал Анатольича", известного ростовского археолога Дуренка. Тридцатилетний бывший бульдозерист с Алтая, босоногий, Мэд уже десять лет бродит по стране, живя за счет разных даун-тестей, «любимых жен» и «добрых анархистов», которых он находит в любых городах в огромных количествах. К тому же ему помогает несомненный дар уличного певца, который делает этого «человека» кумиром «неформальной» молодежи. Это именно благодаря его появлению в Ростове буйным цветом расцвела вся т.н. аскающая тусовка. Во всех частях города появились молодые и не очень люди с гитарами и уродливыми тетками, просящие милостыню на жизнь «бедным музыкантам» и «студентам консерватории».

Второе подобное сборище, менее взрослое и более нищее, собирается возле женского монастыря. Их отличает от предыдущей тусовки отсутствие депутатов-родителей и отцов-археологов. Большое влияние на них оказывают местные политиканы-маргиналы. Идейным различием с предыдущей тусовкой является недопустимость сидения рядом со «скинхэдами», которых под Монастырь не пускают. К тому же эти «панки» считают себя анархистами и периодически объявляются на собраниях и акциях известного ростовского клуба анархо-коммунистов. Эти акции, впрочем, больше похожи на совместное распитие напитков их главаря алкота Полпота и его нетрезвых адептов. Признанными вождями этой тусовки являются Миллер и Шут. Спившиеся к своим 19 годам выходцы из малообеспеченных и не очень семей щеголяют в рваной одежде и летовских кедах. Им ассистирует десяток-другой малолеток 10-14 лет, самыми колоритными среди которых являются Незнайка и Хэви, также уже полностью спившиеся. Еще одной характерной чертой этих алкотов является то, что в отличие от мэдовского клуба они пьют не водку из «Ледокола», а настойку боярышника из ближайшей аптеки, а также иногда псевдоработают на стройках, но не больше трех дней.

Третий клуб лженеформалов собирается напротив администрации области, «под яйцами» памятника красноармейскому коню. Эти клиники ставят себя несоизмеримо выше вышеописанных двух клубов и обладают собственной линией в политике и музыке. Политически они примыкают к НБП Лимонова и иногда выходят на митинг с газеткой «Лимонка» и растяжкой «НБП против!». Музыкально они антимузыкальны, потому что считают верхом гениальности слуха и вокала группы «Антимузыка» , «Жиры животных», «Урблюд Драмадер» и «Церковь Детства». Эта группа также неоднородна. С одной стороны присутствует клуб Кости Нудло, называемый «Антимузыка» и играющий «индастриэл». В него входят девственник Коля и его брат «герой Севастополя» Бес, наркот Шкетик и прочие еще невымершие реликты конца 90-х. Отдельно стоит клуб Вольдемара из самого Вольдемара и его дружка Нелепого, считающего себя «генералом спецназа». Невероятно, но они действительно являются военнослужащими российской армии. Играют они вместе с банкирским зятем, все толстеющим, Глюком в группе «Жиры животных» самопальный постиндастриэл. «Урблюд Драмадер» – еще одна замкнутая подсекта этого сборища, считающая себя более гениальной, чем «Антимузыка», в силу 50-летнего возраста его участников. Объединяет их всех Марина Камазова – т.н. «антимуза», единственная тетка в этой кампании, если не считать еще лысой подружки Нудло и Беса.

Четвертый клуб в качестве штаба оккупировал рощу СКА на Чкаловском. Это любители средневековья, известные как толкинисты. Главным идейным вдохновителем толкинизма уже более 10 лет является мотающий при ходьбе головой из стороны в сторону Старый, старый школьный друг Кости Нудло и бывший идеолог ростовского НБП. В ближайшее окружение Старого входят длинный Чуй и похожий на Пьера Ришара сын профессоров РГУ и сам «профессор» Заморенко. А с недавних пор примкнул к этому клубу ветеран НБП и ННП Чука, обанкротивший свою унитазную лавку на колхозном рынке. Как и вышеназванные ветераны «неформальства», Старый сотоварищи процветают за счет сбора средств с малолеток, которым мама прочитала сказку про толкинистов и сама теперь этому не рада.

Пятый клуб из студенческого парка, к сожалению, посадили за издевательства над прохожими. Кого в тюрьму, а кого в психушку. Все они были «классического» неформального вида. Дружно ходили в балахонах, майках, бомберах, и взгляд их был напрочь угрюмым от постоянного похмелья из-за злоупотребления водки от Сапожника», который на этом неформальном» бизнесе отстроил себе двухэтажный дом. Этот клуб был главным сборищем неформалов Ростова в конце 90-х годов, когда собирался вместе с толкинистами Старого и алкотами умершего в 31 год Свина. В этот клуб ходила и жена Мэда Маша Дуренок, являющаяся также дочкой археолога Дуренка. Потом Старый захотел прогнать часть клуба за алкоголизм, но алкоты прогнали его в рощу СКА и стали собираться сами, пока часть их не умерла (Свин), часть не посадили в тюрьму полукровка-татарка с Рабочего городка Лера), а других не отправили в дурдом (тетка с разжиженными мозгами). Последним осколком этого клуба является 30-летний «скинхэд» Гроб, которого еще иногда можно встретить во дворе школы 36, где он уже 15 лет пьянствует с учениками 7-8-х классов. Курировавший этот клуб инспектор по делам несовершеннолетних Мамяков был изгнан из милиции и канул в небытие.

Шестой клуб (с недостроенных военведских дач) тоже, к сожалению, разогнала милиция после того, как на железной дороге украли кабель, а это дело раскрыл полиомиелитный «эксперт» Октябрьского РОВД. Коновод этого клуба некий Олег выступил с покаянной проповедью прощения по телевизору, после чего его отмазал дедушка, генерал милиции из Москвы, а Олег исчез толи в Читу, толи в Лабинск.

Седьмой клуб - люди Жоры Убогашвили. Жора Убогашвили - любитель рока и посетитель байк-шоу, куда его, впрочем, не пускают. Он сплотил вокруг себя кучку молодежи, похожую на описание «неформала», втрое младше себя самого. В отличие от остальных этот клуб собирается не спонтанно, а на глубокой марксистско-убогашвилистской основе, так как Жора является третьим секретарем местного обкома комсомола СКМ и сторонником объединения всех ультралевых и ультраправых «неформалов». Он специально одел мещанских детишек секретарей партячеек в «неформальскую» одежду, выражая тем самым единство КПРФ с «протестующей» молодежью. Сам Жора тоже снял с себя папин пиджачок, в котором он ходил на политологию в РГУ, и облачился в садоводческий «камуфляж». Иногда в окружении своих малолеток он появляется возле входа на стадион «Динамо», где проходят байк-шоу.

Восьмой клуб любителей японских аниме-мультиков обосновался на стадионе «Динамо» возле книжных ларьков. Самой колоритной личностью здесь является 30-летний лжерабочий с «Ростсельмаша» по имени Сенека, который известен своим гениальным падением с крыши недостроенного мусорозавода (культового места для всех ростовских броунов), после которого он совсем свихнулся. Его окружают малолетки, которым мама не давала читать Толкиена, но давала смотреть японские мультфильмы. По внешнему виду эти клиники тоже несомненные «неформалы».

Девятый клуб собирается в Танаисе под руководством 50-летнего Грохотина. Это сборище самых деградировавших лжеархеологов, работающих в экспедиции Молочко и тоже считающих себя «неформалами». Безусловно, это и самый «интеллектуальный» из всех клубов. Его лидер Грохотин учился на философском факультете в конце 70-х - начале 80-х годов вместе с «неформалами» тех лет, которые умерли от воспаления головного мозга. Например, с покойным Сдавлинюком, поливавшим людей с крыши общежития мочой. На философском учился и первый заместитель Грохотина Вадик Зудко, являющийся сыном одного из руководителей Неклиновского района Ростовской области. В прошлом он был старостой группы 1.1. философского ф-та РГУ, в которой также учился лидер анархо-коммунистов Илья Полпот. Грохотинский клуб пугает жителей Недвиговки барабанным боем на развалинах Танаиса в два часа ночи и очередными малолетними женами Грохотина, которых он выдает за своих московских дочерей. По особым праздникам клуб Грохотина ездит на крыше «Волги» лжеархеолога Евгешки по танаисским развалинам. Здесь хочется сказать про клуб квазиархеологов Дуренка, которые, хотя и не совсем подходят под описания неформалов, но на самом деле являются самыми настоящими «неформалами» от современной лженауки археологии. Это доказывает и их тесная поколенческая связь со всеми предыдущими клубами: с байкерами через азовского байк-археолога 50-летнего Гудиленко, с толкинистами через дочку Дуренка, с мэдовским клубом через зятя Дуренка, с анархистами через бывшего работника дуренковской археологической экпедиции Полпота и т.д.

Зарождаются, конечно, в Ростове и будущие «неформальские» клубы. Неделю назад выявлен неизвестный клуб проблемных подростков с майками Летова, группирующийся пока у бочки с квасом в районе Центрального рынка и недошедших еще до Пушкинской. Идейным их вдохновителем является очкастый ботаник в зеленой рубашке, уже успевший объединить вокруг себя несколько деформированных малолеток «неформального» вида. Большое количество попадающихся на улице одиночек соответствующего облика предсказывает несомненно «блестящее» будущее для всего «неформального» или «неформальского» движения Ростова, особенно с появлением нового хита среди проблемников, которые теперь любят носить майку с гербом Советского Союза с надписью «СССР» вместо одряхлевшей и обрюзгшей морды Летова.

Но самым колоритным по виду (все остальные «неформалы» отдыхают), многочисленным (несколько тысяч) и целеустремленным (многомиллионный бюджет) можно назвать клуб люля или таджикских цыган. Эти доисторические броуны оставляют далеко позади хилые группки тупых ростовских нефоров в погоне за вознаграждением от не менее тупых местных мещан и буржуйчиков. Все ростовские газеты заражены сенсационными репортажами о вспышках сугубо инфекционных неизлечимых болезней в их стойбищах на окраинах города, одураченных мещанках, отдавших ключи от квартиры бездомным детишкам, их худым мамашам и жирным неработающим папашкам, о захватах общественного транспорта толпами люля и многом другом. Привезенные из музеев Средней Азии разноцветные одеяния времен Шахрисябзского бегства действуют неотразимо на городских обывателей спальных районов Ростова. Песни, исполняемые в автобусах малолетними люля, являются вершинами аскерского искусства, до которых «мэдам-неформалам» никогда не подняться.